André Maurois et Annie Girardot en 1959
"ELLE", 16 fevrier 1959 № 686
Annie Girardot et Jean Marais. "Deux sur la balançoire". 1958
"La machine à écrire" 1956
Статья писателя Андре Моруа о молодой актрисе Анни Жирардо. Журнал "ELLE" за февраль 1959г.
Четыре года назад она дебютировала в Комеди Франсез в маленькой пьесе Андре Моруа. Чем занимается Анни Жирардо сегодня?
Она сидит здесь, в моём бюро, утопая в кресле. Хорошенькая? Да, даже красивая, естественной ненатянутой красотой, которую создают живость и страсть. Она рассказывает, и руки копируют этот рассказ. Руки невероятно живые. Пальцы спускаются по лестнице, жесты намечают мизансцены. Настоящий балет аккомпанирует словам.
«Вчера вечером, говорит она, я испугалась. На самом деле. Да. Вы знаете пьесу, в которой я сейчас играю, «Двое на качелях»? Декорация там состоит из двух прозрачных комнат: комната Жанно (Жан Маре) и моя… Предполагается, что они находятся в разных кварталах Нью-Йорка, которые видно в глубине огней. Само собой, я не могу прямо на сцене пересечь пространство между нашими комнатами, это выглядело бы ненатурально… Поэтому декоратор расположил комнату Жанно на более высоком уровне, чем моя… Это ему позволило устроить туннель, по которому я проползаю в пижаме (поскольку по сюжету я отхожу ко сну), чтобы встретиться на другом конце с костюмершей, которая передаст мне платье. Но вот вчера, ползу это я в моём туннеле, и вдруг обнаруживаю в ладонях ногу гигантского размера, мужскую ногу. Я издаю вопль. «Не бойтесь, раздаётся хриплый голос, это я.—Кто, вы?—Дежурный пожарный…» Вообразите себе, этот пожарный сделал открытие, что из туннеля видно зрительный зал! И я должна была в темноте взобраться на пожарного, чтобы не опоздать на выход.»
Анни Жирардо в 1959г.Мой пылкий друг, Робер Кам, иногда такой строгий, написал: «Это вторая Режан!»[Речь идёт о Габриэль Режан, великой французской актрисе второй половины девятнадцатого-- начала двадцатого века. Режан была соперницей Сары Бернар и отличалась от неё большей естественностью и непринуждённостью игры – прим. пер.], совсем новая. Эта девочка возвращает мне счастье. Как будто я помолодел на сорок лет!»
Жан-Жак Готье, часто жестокий, становится лириком, говоря о ней.
И всё это, думаю я, сделано менее, чем за четыре года. Поскольку чуть меньше, чем четыре года назад, когда мне повезло, что мою притчу взялся поставить театр Комеди Франсез и когда мне нужно было найти актрису на роль субретки, чтобы завершить распределение ролей, Жак Шарон сказал мне:
--Возьмите Анни Жирардо, она получила два первых приза в консерватории,и это темперамент.
Роль была короткой, несколько реплик, но давала возможность посмеяться. Первая же репетиция восхитила и ошеломила меня. Короткая сцена приобрела удивительный рельеф. Автор, режиссёр, актёры, все смеялись. Почему? Потому что совершенство природы Анни Жирардо без усилий выделило мельчайшие нюансы. Я воскликнул:
«Этот ребёнок будет большой актрисой!
-- Я же вам говорил, -- ответил Шарон.
«Мамы всегда не было дома из-за её профессии. Покончив с уроками, я читала. Случайность, или, как вы говорите, Судьба, сделала так, что у нас дома была серия «Петит Иллюстрасьон», где публиковались все пьесы, идущие в парижских театрах, с фотографиями актёров. Я заучивала наизусть целые сцены, мастерила макеты декораций. Испытывала потребность перевоплотиться в персонажей, не похожих на меня. До такой степени, что иногда я делалась фантазёркой, не ради лжи, а потому что я больше не знала, где правда, а где— театр. Да, призвание.
Удар молнии
Её первый контакт с настоящим театром произошёл в Кане, куда мама свозила её, чтобы послушать оперетту Андре Мессажера «Вероника».
«Меня просто унесло. Романтический сюжет, музыка, огни рампы, декорации, всё возбуждало моё любопытство. Я хотела пробраться за кулисы, узнать, что там происходит. С этого дня мне стало казаться, что нет ничего более интересного, чем карьера актрисы.»
С самого возвращения Анни старалась в своих играх изобразить то, что она увидела в Кане. Как Гёте и его герой, Вильгельм Майстер, она ставила на чердаке спектакли театра марионеток, для себя самой, и для тех, кто хотел поприсутствовать. Позднее замок подвергся бомбардировке, и ему был нанесён слишком большой ущерб, чтобы оставалась возможность жить там дальше. Анни с матерью уехали в Париж, где она поступила в лицей. Она была маленькой девочкой-сорванцом с гривой непослушных светлых волос и портфелем, висящим на плече. Хорошая ученица, любящая читать, очень способная в словесности, но терзаемая желанием заняться чем-нибудь более активным и полезным. Однажды она объявила директрисе:
«Я ухожу.
-- Чтобы чем заняться?
--Профессией мамы.»
Она работала в яслях на улице Лиссабон. В глубине сердца хранила мечту, казалось бы безумную, но настойчивую—играть в театре. «Только там, --размышляла она, я буду счастливой.» И тогда случилось чудо по имени Мишель. История Жирардо усеяна чудесами, как все удавшиеся жизни.
Мишель был «синюшным ребёнком». Спасённый с помощью операции, он находился в детской комнате, где Анни ухаживала за ним . «Расскажи мне какие-нибудь истории…» Она рассказывала всё, что знала—от Перро до Ла Фонтена. «У тебя хорошо получается» --говорил Мишель. Он не ошибался. Но Анни исчерпала свой репертуар. «Тогда почитай мне вот это»-- сказал он. Это был комикс, вырезанный из газеты, и, на обратной стороне «Знака Зорро» Анни Жирардо прочла объявление: «Курсы Перголезе. Готовим будущих актёров. Цены разумные.»
В воскресенье утром она побежала на курсы Перголезе. Чудом, директор, мьсье Боск, оказался на месте. Она почитала ему басни, и он, как и Мишель, нашёл её чтение хорошим. Начало было положено. Оттуда она перешла в Центр Драматического Искусства, где преподавал Жан Мейер и где её подготовили к консерватории. Там открыла она для себя эту опьяняющую и ужасную вещь—труд. В искусстве актёра, как и в писательском ремесле, часть призвания и вдохновения присутствует, а часть труда необходима. Дарование без упорства —ничто. Анни Жирардо обладала и тем, и другим.
Её приняли в Консерваторию, и там ей занялся мэтр Анри Роллан, о котором у неё остались прекрасные воспоминания. Роллан был замечательным педагогом:
«Не пытайся произвести впечатление, говорил он. Будь естественной. Впечатления появятся сами собой.»
И когда она учила Мариво:
«Текст красив сам по себе; не укладывай красоту поверх красоты.»
Часто, когда он репетировал с другими, она пряталась и слушала. «Я умирала от страха», рассказывает она. Анни Жирардо выглядела маленьким робким животным, но это было животное сцены, и под этим страхом, в самой глубине, росла неукротимая отвага. «Я не буду жульничать, я буду первой или никем.»
Она стала первой в классической и современной комедии. Эти два приза повлекли за собой ангажемент в Комеди Франсез. Поступив туда, она увидела, наконец, как в мечтах своего детства, изнанку роскошных красных с золотом декораций. Там она обрела и хорошее, и плохое. Хорошее—это долгие и благородные традиции, Мольер, Мариво и Мюссе;прекрасные товарищи по работе. Жак Шарон и Робер Ирш называли её «деточкой». А плохое— то, что Анни назначили «субреткой», и что ей не удавалось вырваться из этого ограниченного амплуа. Это было вовсе не то, чего она желала. Она хотела чего-то такого, что требовало бы самовыражения и было бы драматическим.
Анни Жирардо в театре Комеди Франсез. Середина 50-х.
И тогда вмешалось чудо «Кокто-Мейер». Театр Комеди Франсез собрался вписать в свой репертуар «Пишущую машинку».
«Это случилось в один из вечеров, рассказывает Анни, когда я играла Мартину в «Учёных женщинах». Что-то такое витало в воздухе. В кулуарах коллеги посматривали на меня, доброжелательно улыбаясь. Я спрашивала себя, что происходит. Вдруг, в момент выхода на сцену, мьсье Мейер подошёл ко мне. «Анни», сообщил он, «ты будешь играть Марго в пьесе Кокто. Это трудная роль, роль девушки импульсивной, негодующей, трогательной. У тебя только три недели репетиций. Не робей. Вперёд.»
Мастерский ход
Я вспоминаю генеральную репетицию и энтузиазм, который вызывала Анни с самой первой сцены (той, где Марго, коротко стриженная, в купальнике, подчиняясь ритму утренней гимнастики, поносит жителей города: «Жу-ли-ки! Свинь-и! Кре-ти-ны! Мер-за-вцы! Глуп-цы!») На этот раз Жирардо преодолела барьер большого успеха. Кокто обнял её: «Деточка, ты была восхитительна. С этим твоим ласточкиным гнездом на голове, ты—сама естественность!»
Вслед за успехом в театре обычно наступает период успеха в кино. Габен хвалил её: «Она сильная личность, эта малышка. И, кроме того, если вы сфальшивите, она тут же вернёт вас на место». Это ли не лучший комплимент?
Я спрашиваю:
«Вы любите кино?
-- Очень.
-- Так же, как театр?
-- По-другому.
--Но вы не находите трудным перевоплощаться в персонаж в течение короткой сцены, останавливаться, потом снова начинать, потом снова останавливаться?
-- Нет. Это получается само собой. К тому же как раз это и увлекательно—создавать , вот таким образом, небольшими штрихами, характер.»
С Жаном Габеном на съёмках фильма "Включен красный свет". 1957 г.
«Я хочу уйти из Дома, сообщила она ему, и начать жить.»
-- Подумай хорошо, ответил Мейер, ты делаешь очень серьёзный выбор. Комеди Франсез—это безопасность. Если у тебя случится провал (а такое бывает), чередование спектаклей позволит это скрыть. Пьеса исчезнет с афиш после нескольких представлений, через месяц уже никто и не вспомнит о неудаче, а ты так и останешься сосьетером. Впрочем вне Комеди Франсез ты можешь иметь и более блестящие успехи, но если вдруг будет провал, он может оказаться очень тяжёлым.» [Здесь хотелось бы остановиться поподробнее и уточнить, что Комеди Франсез является одним из очень немногих во Франции репертуарных театров с постоянной труппой, таким, как наши МХАТ, Малый и т.д. Всё остальное—антрепризы, когда режиссёр, актёры, художники приглашаются под определённый проект. Анни Жирардо собиралась отправиться в свободное плавание, чтобы участвовать в таких проектах, порою очень рискованных. Жан Мейер знал, о чём говорил, и в дальнейшей театральной судьбе Анни случались как ослепительные триумфы, так и оглушительные провалы, которые ставили под угрозу развитие её карьеры- прим. пер.]
Внезапный импульс
Анни Жирардо подумала и отправила письмо с отказом. Она снималась в кино во Франции и заграницей, играла в пьесе Армана Салакру. Она обручилась однажды вечером в Кольмаре после спектакля. [С режиссёром и сценаристом Норбером Карбонно- прим. пер. ]Потом, на Юге, с ней случился острый приступ аппендицита, перешедший в перитонит. [Это была, так сказать, официальная версия для прессы. На самом деле Анни перенесла женское заболевание, настолько серьёзное, что врачи прогнозировали бесплодие- прим. пер.]Ларс Шмидт (муж Ингрид Бергман) [и театральный продюсер- прим. пер.] предложил ей спектакль «Двое на качелях», и она влюбилась в героиню, которую предстояло сыграть. Но Анни выздоравливала медленно, была худой, бледной, изнурённой. Врачи говорили:
-- Это безумие. Вы не можете играть эту сокрушительную роль.
-- Я, может, и не могу, но я сыграю.»
Она сыграла, и это стало признанием восторженных зрителей, обещанием длительной славы, сравнением с самыми великими—Режан, Эме Десле… Проснувшись на следующий день знаменитой, она сказала себе: «Это чудесно, этим утром я не чувствую себя бесполезной.»
Я снова спрашиваю:
-- А теперь? Что вы собираетесь делать?
-- Не знаю. Ждать ролей, которые мне понравятся. Я знаю, какой я хочу быть на сцене: страстной, как итальянка, танцующей и поющей.
Её руки делают наброски желаемых ролей.
-- Как вы работаете?
-- Главным образом, вдали от театра. Размышляю, ищу, не думаю ни о чём, кроме роли. Самое важное—это найти ритм спектакля. Мой ритм должен быть скорым и нервным.
-- Вы больше не вернётесь в Комеди Франсез?
--Как знать?... Не сразу, но может быть когда-нибудь…Есть роли в репертуаре, которые меня соблазняют: Гермиона, Антигона, Камилла в «Badine».
Под «Badine» все артисты подразумевают пьесу «On ne badine pas avec l’amour » [«С любовью не шутят», пьеса Кальдерона- прим.пер.] Да, она могла бы стать Камиллой оригинальной и острой. Гермиона? Это правда, она бы её восхитительно сыграла: «Кто тебе это сказал?» Она смогла бы передать ту реалистическую сторону героинь Расина , которую умела выразить Рашель[речь о французской актрисе 19 века Рашель Феликс, которая ассоциируется прежде всего с исполнением ролей в произведениях Расина, Вольтера и Корнеля прим. пер.], их настойчивость, их ослеплённость страстью. Она рассказывает, и её руки, как руки Чарли Чаплина, разыгрывают сцены. Счастливая, воодушевлённая, на пороге жизни, долгой, но так похожей на её детские мечты. Как это прекрасно — печать славы на лице молодой женщины.
Андре Моруа, из французской Академии.
Aucun commentaire:
Enregistrer un commentaire